Я живу на грани — Егор ЛЕТОВ

Егор Летов: «Я живу на грани».

Егор Летов: «Я живу на грани». Личность Егора Летова — одна из самых парадоксальных среди российских рок-музыкантов. Меняя свои взгляды на художественный процесс и на процессы, происходящие в стране, с «точностью до наоборот», он тем самым предлагает своим почитателям взглянуть на жизнь в другом ракурсе, с иной точки зрения, порой даже жестко навязывая другой уровень логики. Именно поэтому немногочисленные интервью Летова наполнены не сиюминутным содержанием, хотя речь в них идет о самых острых проблемах. Именно поэтому их интересно читать даже тем, кто не является поклонником творчества ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ. Впрочем, одно из самых уязвимых мест Егора Летова — его тотальная серьезность, отсутствие даже намека на иронию по поводу любого, даже самого незамысловатого аспекта бытия. И, как следствие, невыносимость последнего.

Сольный концерт Летова состоялся в Смоленске в самом конце минувшего года. Выступление это проходило в рамках проекта «Русский Звук», зачинателями которого выступили «Смоленский Дом молодежи» и «Русское Радио-Смоленск». Помимо Летова в серии концертов «Русский Звук» приняли участие Инна Желанная, Эдмунд Шклярский и Сергей Воронин из ПИКНИКА, Алексей Борисов и Сергей Летов с проектом ФАУСТ, КАЛИНОВ МОСТ, АКВАРИУМ, АУКЦЫОН, КОРОЛЬ И ШУТ.
После концерта Егор дал пресс-конференцию для смоленских СМИ.

— Егор, в одной из своих песен вы спели: «Все совсем не то». Это было примерно лет десять назад?
— Да, 85-й год.
— Считаете ли вы, что сейчас наступило ВСЕ ТО?
— Нет. Но лучше, чем было до этого.
— А в чем лучше?
— Ну, по-моему, это очевидно. Не Ельцин же сейчас. Ну, то есть развал как бы кончился, началось какое-то подобие созидания, так скажем. Я не могу сказать ничего конкретного… Вообще, вы вопросы о политике лучше не задавайте, потому что ничего конкретного ответить не могу. Все, что сейчас происходит от власти, или от имени власти исходящее идентифицировать конкретно, правильно и ясно невозможно. Это будет ясно спустя какое-то время. У власти сейчас находятся гибкие люди. И сама система, которую олицетворяет наш президент, она настолько не связана с нашей реальностью, что ее оценивать адекватно в двух-трех словах невозможно.
— Тогда вопрос, имеющий отношение уже не к политике, а к вашему творчеству. Изначально ваше творчество, и вообще сама ваша культовая фигура, если можно так сказать…
— Ну, давайте вот без этого… (делает жест рукой)
— Это не комплимент, это констатация факта. Так вот, все это изначально предполагало отсутствие популярности, но тем не менее популярность есть.
— Почему же оно предполагало отсутствие популярности? Нет.
— Во всяком случае, отсутствие некой попсы…
— Почему же? В принципе, я об этом уже неоднократно говорил (вздыхает). Группу я создал по причине того, что многое, что происходило вокруг меня в нашем роке, ну и даже в мировом, меня не устраивало. А я человек очень наслушанный и начитанный. Вся моя квартира представляет собой огромный музей книг, видеокассет, ну и т.д. У меня одного винила несколько тысяч, а кадэшек еще раза в три больше. Понимаете, да? Мне есть от чего отталкиваться. И я создал команду, которая устраивала именно меня. То есть я создал команду для внутреннего использования. Для себя. И второй постулат мой. Я считаю, что команда, которая чего-то стоит, которая ни на что не похожа, такая не потому, что она это специально делает, а оттого, что ей есть что сказать. Которая представляет собой такой самостоятельный коллектив, как THE WHO, по моим понятиям. Он не может не быть популярным, как любая значимая команда — BEATLES, RAMONES, ДК — я очень много могу называть.
— Считаете ли вы, что художник, мастер, композитор после того, как его произведение вышло в свет, теряет на него, на его толкование право?
— Да, конечно. Абсолютно. Я недавно говорил… Мне совершенно не интересен, к примеру, Марлен Хуциев, кто он такой есть человек. Мне гораздо интереснее его «Июльский дождь». Я считаю, это лучший фильм всех времен и народов.
— Вы любите кино?
— Да. Более того, собираюсь его снимать, но просто денег нет.
— Вы можете назвать хотя бы несколько фильмов, которые, по вашему мнению, определили какой-то культурный слой XX века?
— Ой, очень много на самом деле.
— Хотя бы второй половины?
— В принципе, практически все наше кино. То есть начиная с 20-х годов, Эйзенштейн, Довженко очень нравятся. Довженко, наверное, самый лучший из того времени. Из современных мне больше всего нравится, пожалуй, Муратова. Я считаю, что это самое высшее из того, что есть. Из западных — Бергман и Херцог.
— А Тарковский?
— Тарковский однозначно. Да. Но Тарковский — он все-таки чересчур интеллигентный. А Муратова берет… именно туда, куда нельзя лезть. Я думаю, это правильно.
— Егор, как вы относитесь к актуальности темы революции?
— Я думаю, это неактуальная тема в настоящий момент. Это должно как-то звучать и как-то капать на нервы, но в настоящий момент это не нужно. Сейчас нужно созидать.
— А как сейчас обстоит дело с вашим участием в НБП? Как отношения с партией?
— Ну, хорошие отношения. Мы ругаемся время от времени с Лимоновым в прессе. Он меня матом поливает, я его. Но в целом, я думаю, у нас одни взгляды.
— Егор, процентов семьдесят людей, которые были сегодня возле сцены, они еще не родились в то время, которое занимает основную часть в вашей терминологии, в ваших образах. Они тогда не жили. А они сейчас ваши горячие поклонники. Как вы к этому относитесь?
— Вопрос конкретнее можно задать? Это констатация факта, вопроса в этом я не вижу.
— Вы выступаете как связь поколений?
— Нет. Ну как?.. Я просто живу… Я из того поколения, они из этого. Я ЗДЕСЬ ЖИВУ, понимаете?!… Одни находят что-то свое в этом, другие — свое. Собственно говоря, кто я такой? Проводник определенной силы. Я делаю определенные объекты, которые выпускаю.. и они живут своей собственной жизнью. То, что я делаю, считаю правильным.
— Егор, вы всегда держались обособленно от рок-братства. Это ваша принципиальная позиция или…?
— Нет, мне просто не нравится, что там происходит. Иногда нравится. Но 99% вообще не нравится.
— Кто попадает в один оставшийся процент?
— Допустим, мне нравится последний альбом Патти Смит. Я могу достаточно много отдельных, единичных случаев называть. Мне нравится гаражная музыка. Современная шумовая музыка. Мне нравится движение «Rock In Opposition». Допустим, то, что играют Фритт и Катлер. Для вас это говорит вообще что-то или нет? Это такие специфические вещи.
— Был вопрос о кино советского периода. А какую советскую музыку вы слушаете?
— Примерно с конца 50-х… Хотя, наверное, разную… В основном конца 60-х годов и примерно до середины семидесятых. То, что мы сейчас делаем, это занимаемся окончанием записи и сведением альбома «Звездопад». Это песни 60-х, 70-х годов.
— А откуда такая любовь к ним?
— Ну как… я оттуда родом. Я же здесь живу, собственно говоря.
— Егор, расскажите, пожалуйста, что у вас в Латвии недавно произошло?
— Арестовали меня там.
— За что?
— Ну, история смешная была… Получили мы нормальные визы. Должен был состояться концерт. В рамках дней русской культуры. В 6 часов утра меня на станции, извиняюсь за выражение, под названием Зиелупе, ссаживают с поезда… Приходит сначала пограничник, проверяет паспорт, в паспорте все в порядке, ставит отметку, что все хорошо — спите дальше. Ну, мы и спим. Проходит полчаса. Опять приходит пограничник совершенно конкретно в наше купе и спрашивает: «Кто здесь Игорь Летов?». Я говорю — я. «С ВЕЩАМИ НА ВЫХОД!!!». И тут меня под конвоем берут, сажают в такое КПЗ маленькое, на колесах. После чего приставляют ко мне конвой и под конвоем держат меня полдня. Отбирают у меня все лекарства. Походную аптечку, как у любого музыканта. Говорят, что все сердечные лекарства на территории Латвии запрещены, провозу не подлежат. Потом приходит такой «ксерокс», подписанный начальником полиции безопасности Латвии. Мне перевели через местного толмача-переводчика, что это министерство национальной безопасности Латвии. Сказали, что мне, Игорю Летову, и почему-то моему брату Сергею Летову, что совершено необъяснимо, запрещен въезд на территорию Латвии сроком до 2099 года. В связи с деятельностью, направленной на подрыв безопасности Латвии. Далее такая заметка — так как они в ближайшее время предпримут попытку проникновения на эту территорию, строжайше указано их с поезда ссаживать и задерживать. Причем не депортировать, а задерживать. Вот эта формулировка меня, надо сказать, несколько испугала. Задержать можно хоть за что. Могут пакетик с героином подсунуть. Сопротивление властям и т.д.. Вывозили меня как арестанта, как убийцу, как будто Интерпол за мной гонится……
— А вы будете предпринимать попытки проникнуть на территорию Латвии?
— В ближайшее время… не знаю. Подумаю, наверно… Могу сказать, что подумаю (смеется и смотрит на директора Сергея Попкова).
— А дожить до 2099 года надеетесь?
— Ну, я так прокомментирую. Сто лет одиночества их ожидает. До 99-го года.
— Егор, из многочисленных звукозаписывающих проектов, что у вас были, что осталось, что сейчас работает?
— Все как было, так и осталось. Все сейчас работает. Только очень много умножается и расширяется… все больше и больше. Теперь это все компьютерное стало.
— А вот такой концерт в одиночку, как сегодня, — это для вас нормально или нет?
— Не очень нормально, не очень приятно, честно говоря, потому что очень тяжело. Дело в том, что то, что мы делаем, это совсем не похоже на то, что было раньше. Поэтому в основном приходится петь старые песни, потому что то, что мы делаем, не укладывается в формат того, что называется пением под гитару. Слово это мне не очень нравится — формат. Это смесь фри-джаэа, авангарда, шумовой музыки, панка, примитивной музыки и того, что я делаю с текстами. Из области футуризма…
— А какой сейчас состав ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ?
— Это я, Сергей Летов — мой брат, который играет на саксофоне, флейте, кларнете и других духовых. Фри-экшн. Александр Чесноков — гитарист такой очень профессиональный. Наталья Чумакова — бас-гитаристка. Барабанщик — под вопросом, у нас есть несколько кандидатур. Тот барабанщик — Александр Андрюшкин, — который у нас был до этого, нас не устраивает. Скорее всего, будет Михаил Жуков — авангардный барабанщик, московский. Если он согласится.
— Вас иногда называют или даже обзывают «первым в России панк-бардом». Как вы к этому относитесь?
— Да никак не отношусь. И то, и другое как-то несколько глупейше. Потому что ни то и ни другое не соответствует действительности. К бардам я однозначно не отношусь, потому что эту музыку я не слушаю и не понимаю. Я даже не могу ее классифицировать. Я не понимаю, чем Клячкин какой-нибудь лучше, чем Вероника Долина или Кукин какой-нибудь. Это не из моей области, собственно говоря.
— Наличие в ваших песнях ненормативной лексики — насколько оно для вас важно?
— Вы немного неправильно задаете вопрос. Либо откуда это пошло, либо для чего это было сделано. Либо почему мы это делаем сейчас?
— Для чего это делается?
— Во-первых, я так разговариваю и в жизни. Это я сейчас для интервью просто говорю, а иначе выражался бы именно так. Это, собственно говоря, нормальная речь русского человека, доведенного до определенной степени каления, отчаяния и т.д. Потому что я живу на определенной такой грани, постоянно. Иначе я был бы либо сытый, либо сумасшедший. А почему это было изначально? Потому что был определенный перекос и перебор. Это был год 86-87-й, и нужно было, по моим понятиям, сломать ту систему эстетических ценностей. Любым, в принципе, методом. Два метода было ну самых, я думаю, первостатейных. Ну три. Это голимая антисоветчина. Сделать такое, что ну никто не может себе позволить. Это чудовищное нарушение всех законов и жанров — матерщиной. И максимальное нарушение канонов записи звука. То есть это грязь с перегрузом. Ну вот мы, собственно говоря, это и делали, получилась революция. В результате революция получилась и для нас самих. То же самое, что сделали в свое время ДК. И ДК совершили революцию для себя. Никто больше за этим не последовал, так как разрыв был очень большой.
— Вы сказали, что «ГРОБ-студия» сейчас подлежит модернизации, компьютеризации?
— Нет, она не подлежит модернизации. Она остается в том же виде, просто, как бы это сказать… мы можем и так, и сяк, мы можем по-прежнему работать. Мы расширяемся.
— Звук остается по-прежнему гаражным?
— Нет, звук у нас меняется, как вы, наверное, заметили, от альбома к альбому. Потому что как только появляется клише звука в масс-медиа или даже в альтернативных масс-медиа, мы его нарушаем. Последними альбомами «Солнцеворот» и «Невыносимая легкость бытия» мы это сделали совершенно тотально. И реакция была совершенно незамедлительной. Люди плевались, материли этот звук. Мы добивались этого очень долго. Вы себе не представляете, что значит сделать именно такой звук. Это, допустим, четыре органа в унисон, восемь гитар в унисон играют ритм. Понимаете, да, что это означает? Это такая профессиональная как бы технология, и пишется три вокала, из которых убираются все согласные, гласные, и пишутся тоже в унисон.
— То есть, подводя итоги, можно сказать, что Егор Летов, ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА и другие проекты будут делать звук, который бы всегда расходился с форматом?
— Ну да. Можно так сказать.
— Вы поддержку молодым музыкантам оказываете?
— К сожалению, нет. Потому что я не вижу… ну, единственная команда, которой я с удовольствием оказал бы глобальную поддержку, это ДОЧЬ МОНРО И КЕННЕДИ. Это очень хорошая команда. Но они раскрутились без нас, и я думаю, что без нас проживут очень хорошо. Это команда, которая действительно мне нравится и которую я с удовольствием продюсировал бы. Прямо сейчас, не сходя с места.
— Могли бы вы назвать российских музыкантов, с которыми вы выступили бы на одной площадке?
— Леонид Федоров, например. Музыканты ДК.
— Егор, существует ли, по вашему мнению, понятие русского рока?
— Да, существует. Хотя мне, честно говоря, непонятно, зачем выделять? Допустим, русская поэзия. Вот Пушкин — он чей поэт, эфиопский или русский? Вот негритосы, например, считают, что он их поэт. Они ему памятники ставят в Америке, в Эфиопии недавно поставили.
— Но он же не по-эфиопски писал…
— Есть понятие поэзии, понимаете? Есть понятие искусства. Вот ван Гог — это что такое? Это что, голландская живопись какая-то, что ли? Ван Гог — это искусство.
— Я не считаю рок искусством.
— Ну, а что же это такое? Ну, культура, скажем.
— Как концерт в Смоленске?
— Очень хорошо. Вы поймите меня правильно, я не специально дифирамбы этому городу пою. Но это был лучший мой акустический концерт за последние года три. Потому что я хотел в принципе с ними завязывать и думал, что, может быть, последний. Но впервые со времени Иркутска получил полное удовольствие. Я даже иногда слова забывал, потому что мне хотелось максимально фразу какую-нибудь предыдущую так спеть, что просто вот вообще… У меня такое ощущение было, будто я дома просто нахожусь. Поэтому я даже не думал, что будет в следующий момент, потому что у меня предыдущий все еще звучал в голове.
— И в заключение хочется спросить, все ли сейчас идет по плану? Вообще?
— Все всегда идет по плану. По какому только? Другое дело, как мы это понимаем и как мы к этому относимся. Разумеется, все идет по какому-то плану. Поэтому и религии возникают и умирают.
Источник: Музыкальная газета